Модель Светлана Хохлова: «В приемной губернатора меня спросили: «А вы что, с онкологией хотите по кино ходить?»

Светлана ХОХЛОВА – самая титулованная модель Костромы, обладательница множества титулов конкурсов красоты. У девушки тысячи подписчиков в соцсетях.

Диагноз «онкология» Света услышала  в апреле 2021 года. И с тех пор каждый день шла к одной только цели – вылечиться. Носила парики и каблуки, яркие платья. И никому не рассказывала о болезни. 

Светлана решила рассказать о диагнозе, своих страхах и боли, врачах и о том, с чем пришлось столкнуться, в откровенном интервью журналисту KOSTROMA.TODAY Марии РОГАНОВОЙ. 

Светлана — неоднократный победитель конкурсов красоты.

«Я открылась, потому что не оставалось выбора»

Я решила рассказать, потому что девчонки запускают это дело (рак груди – прим.ред.) до последних стадий, до критических моментов. Они идут на УЗИ —  диагностируется фиброаденома. Мы заходим в интернет, читаем: «фиброаденома – это доброкачественное образование», на этом успокаиваемся. И мы не читаем сносочку внизу: «обязательно обратиться к онкологу», мы на это забиваем и живем дальше спокойной жизнью, пока петух не клюнет, а клюет он обычно уже поздно.

Вот поэтому пришлось открыться. Одно дело, когда болеет кто-то где-то, а другое дело, когда болеет какой-то медийный человек — это приносит больше огласки.

Светлану знают многие костромичи, поэтому она решила рассказать о том, как победила болезнь.

«Я всегда была онкоориентированным человеком»

Как я обнаружила опухоль? Пришла на обед в бар «Огни» и что-то нащупала в груди. Я достаточно онкоориентированный человек, потому что у меня бабушка умерла от рака, а где-то в 18 лет у меня обнаружили кисту в груди. Поэтому я всегда щупала свою грудь.

Мне повезло, я сразу попала к Алексею Викторовичу Плотникову – это врач-онколог в костромском онкодиспансере. Он взял пункцию, отправил меня на УЗИ, на УЗИ сказали: «это фиброаденома, все ок», но пункция пришла уже не очень. Потом он взял биопсию и… приехали – рак второй стадии.

Оперативность врача была просто сумасшедшая. У кого-то от момента обнаружения шишки до постановки диагноза проходит месяц-два, а это время. А у тебя нет времени, его просто нет. Опухоль растет с каждым днем, клетки делятся, распространяются и т.д.

Эту фотосессию Светлана сделала во время лечения.

 «В какой-то момент я начала сомневаться»

Как восприняла новость? Ну, порыдала часа три, может, четыре, потом успокоилась и начала активно читать все, что мне предстоит… Я не спала ночами, читала протоколы лечения и т.д. Встал вопрос об операции. В Костроме мне бы удалили подмышечные лимфоузлы, а я этого не хотела. А в Москве, в НМИЦ онкологии центре имени Блохина есть техника оперирования, которая позволяет их сохранить.

В какой-то момент я начала сомневаться и писать на различные онкологические форумы всем подряд, девчонкам в Инстаграме,  всем. Меня все стали отговаривать от операции, а до нее оставалась неделя – у меня 27 апреля как раз день рождения.

Я прочитала про  мутацию генов BRCA1 и BRCA2 (мутация этих генов резко повышает риск развития рака груди, она передается по наследству. Иногда их называют  «геном Анджелины Джоли», после того как актриса рассказала, что решилась на удаление груди, когда поняла, что в ее случае риск заболевания раком  составляет 87% — Авт.). Я сдала анализ на эту мутацию  — в Костроме его тоже делают. Оказалось, что мутация действительно есть.

И тут одна женщина скинула ссылку на Инстаграм врача в Москве из НМИЦ онкологии им.Н.Н. Блохина Арифа Теймуровича Кулиева. Я ему написала, уже была суббота. В понедельник — госпитализация. Он мне в свой выходной день отвечает огромными сообщениями, почему я должна поехать к ним, почему я не должна ложиться под нож в Костроме и т.д. Предполагает, что костромская лаборатория допустила ошибку в определении типа рака.

Поэтому в понедельник вместо того, чтобы лечь в больницу, я собрала все документы (Алексей Викторович все одобрил) и уехала в Москву. Там начали обследовать, перепроверять, и действительно выяснилось, что, к сожалению, лаборант в Костроме допустила ошибку. Не знаю, по каким причинам. Ошибка вот в чем: у опухоли молочной железы существует порядка 28 подвидов-типов, каждый из которых лечится определенным образом, то есть тактика лечения всегда разная.

В моем случае в Костроме предполагали сделать делать неполную резекцию, то есть частичное удаление груди, а потом – химиотерапию.  И это было бы правильно, если бы у меня действительно был тот подвид рака, который в лаборатории определили. Но, как выяснилось, у меня другой случай, и тактика лечения должна была быть совсем другой.

Сейчас, когда я по этой теме общаюсь с людьми по всему миру, я всем советую: ПЕРЕПРОВЕРЯЙТЕ АНАЛИЗЫ. На Западе это абсолютно нормальная практика – всегда брать мнение второго врача.

Светлана всем пациентам советует брать второе врачебное мнение.

«Вышла от врача и заулыбалась»

В Москве я отдала свои стекла на пересмотр, познакомилась с врачом. Вышла от него и заулыбалась. Я была абсолютно счастлива и уверена в том, что все это лечится. Врач меня настроил правильно.

Больше всего я боялась химиотерапии. У меня почему-то жестко заклинило психику именно на волосах. Дошло до того, что мне объявляют диагноз, а в этот момент все, что меня волнует – это волосы. Не выживаемость, не продолжительность жизни, не токсичность лечения, не операция, вот вообще ничего — меня просто триггерит на волосах.

Я, наверное, доводила до сумасшествия химиотерапевтов. Говорила: «Может, есть такая химия, что я буду хоть овощем лежать полгода, но волосы останутся?» Они меня убеждали, что это всего лишь волосы, отрастут.

16, по-моему, процентов женщин отказываются от лечения рака из-за выпадения волос. Не 0,16, а 16! Это страшно, что люди идут умирать из-за волос.

Как я себя настроила? После первой химиотерапии я подстригла волосы под каре – понимала, что они все равно выпадут, а так им будет выпадать легче. А потом купила парик. Волосы – это первый момент, который я как-то приняла.

Здесь на Светлане парик.

Второй момент – как сказать о болезни родителям. Они же все равно догадаются,  что-то не так, спросят, где вообще я, что со мной. Я  сначала хотела скрыться от всех. Не знают – значит этого нет. Ну, прикольно же оставаться молодой красивой здоровой бэйбочкой для всех и дальше.

У аккаунтов Светланы в соцсетях — много подписчиков, и она не стала скрывать от них, как боролась с болезнью. На фото она с актером Жан-Клодом ван Даммом и певцом Егором Кридом.

Потом я в какой-то момент подумала: мне столько девочек помогли, и скольким я могу помочь в дальнейшем, если откроюсь: расскажу, что надо постоянно проверять свою грудь, о современных методах лечения, о том, что не надо останавливаться на диагнозе «фиброаденома», а выяснять все до конца.

К сожалению, современные технологии по сохранению подмышечных лимфоузлов есть только в крупных онкоцентрах. В регионах такого, к сожалению, нет.

Мне, например, на тот момент было 26 лет, я люблю спорт, горные лыжи. А все, что ты можешь позволить себе после удаления лимфоузлов — это плавание. Женщины должны знать, что можно всё сохранить, что такая возможность сейчас есть.

Светлана не скрывает, какие сложности были во время лечения.

Когда говорят, что во время такого диагноза надо от чего-то отказываться, это не так.  Во время первой и второй химиотерапий я старалась делать гимнастику дома, а потом врач мне сказал: «Свет, ничего с твоим телом не случится, ты успокойся. Просто релаксни, отдохни, а потом восстановишь, догонишь».

«Химиотерапия – это лишь похмелье»

Родители у меня оказались – молодцы. Они сильные люди, собрались. Очень помогал мой лечащий врач. Он даже из переписки понимал, что мое состояние нестабильно – сразу набирал меня и объяснял, что в химиотерапии ничего страшного нет – это лишь похмелье.

Он говорил: «Ну, вот ты вино пьешь?» Я ему: «Ну, да, бывает». Он: «Ну, вот, химиотерапия – это то же самое, как с алкоголем. Только с алкоголем сначала хорошо, а потом плохо, а с химиотерапией сразу плохо, сразу похмелье». Я постепенно перестроилась и стала относиться к ней, как к похмелью – перетерплю после нее два дня и все. Я достаточно легко перенесла химиотерапию.

Сейчас новые методы, не как 10 лет назад. Помню, бабушке делали капельницу, а потом она блюет дальше, чем видит. Сейчас такого уже нет – все намного проще.

Единственное только – после первой химиотерапии у меня в крови лейкоцитов было 0. Причем, когда я шла на анализы после этой химиотерапии, думала: «Да, Боже, я так прекрасно себя чувствую, что кровь сейчас будет лучше, чем до химиотерапии». Когда получила анализы, там жирным было выделено, что не так. А потом выяснилось, что я просто простудилась, началась ангина, что и стало причиной плохих анализов. Но ничего, потом восстановилась, даже вторую химию не стали переносить.

Светлана считает, что откровенный рассказ может помочь многих девушкам вовремя обратиться к врачу.

Во время лечения я очень сильно спасалась на работе — когда ты ведешь активную жизнь, это помогает отвлечься. Я работала менеджером в «Проспекте Мира»: занималась текущими вопросами: Инстаграммами, организацией мероприятий, и очень любила свою работу. У меня химия была по средам, в субботу ехала к родителям, играла с собаками, полола грядки, а вечером уже нацепляла каблуки, платье и шла в «Проспект». Помню такой момент: я еду на последнюю химию, а его здание продается…

 «Было показано удаление обеих желез»

После химиотерапии мне было показано удаление обеих желез и замещение их имплантами. Это как раз из-за мутации. То есть если сделать резекцию (операция по удалению только участка грудной железы — Авт.) или удалить полностью одну молочную железу – возникновение повторного рака в течение ближайших 5 лет вероятно на 90 процентов.

В России запрещено удаление здорового органа, а в НИИ Блохина добились, чтобы девушке, которая является носителем этой мутации, было показано удаление обеих желез.

На самом деле бояться этой операции не стоит. Она происходит одномоментно – то есть тебе сразу ставят импланты. Здесь нет психологического момента, когда просыпаешься после наркоза без груди. Тут все по-другому: ты очнулась, а у тебя офигенно красивые сиськи. Дальше ты неделю лежишь в больнице на перевязочках. Неделю еще ездишь на перевязки и все.

Да, это, наверное, для меня был самый сложный этап, потому что это была боль 24/7, и она месяц не покидала меня.  Сейчас уже этого не помнишь, а в какой-то момент просто физически я измоталась от того, что постоянно болит: «ну когда-нибудь это закончится вообще, нет?» А так, в целом, все хорошо.

Потом надо наблюдаться: сначала раз в полгода УЗИ, флюорограмма, раз в год – рентгеновские методы.

Когда меня врач выписывал, я сказала: «Что же мне теперь делать? Как жить дальше?» В процессе лечения ты все время находишься в какой-то гонке, бежишь к своей цели. А тут тебе эту цель отдают в руки: «Всё, на – бери, расписывайся. До свидания». И ты просто не понимаешь, как жить-то? На это мне врач сказал: «Живи, наслаждайся жизнью и не забывай пить бокальчик вина за мое здоровье».

«О болезни я узнала, будучи абсолютно счастливым человеком»

У меня не было такого, как многие пишут: «Болезнь была дана мне для того-то и для сего-то». Я узнала о диагнозе, будучи абсолютно счастливым человеком, меня все устраивало в моей жизни: любимый мужчина, любимая работа, крутые друзья, клевое окружение, любящие заботливые родители – у меня было всё. Кто-то узнает о диагнозе в кризисные моменты, потом что-то переосмысляет. У меня не было кризиса.

О болезни Светлана узнала, когда в жизни у нее было все хорошо.

Знаете, почему я участвовала в конкурсах красоты? Я кому-то что-то доказывала. Я не ощущала себя красивой, кормила свои комплексы, была неуверенной в себе.

Наверное, если что-то после операции и поменялось, то любовь к себе. Она стала больше. Жизнь я и так ценила: понимала, что жизнь — это вообще абсолютное счастье, здоровым быть — это абсолютное счастье. Здесь никаких переоценок ценностей не случилось.

Это — новая фотосессия Светланы.

Нет, был один момент, но связан он не только со мной – это общее отношение к онкобольным. Что они должны сидеть дома и не высовываться.  В 2021 году в кино можно было пойти только по QR-кодам, а мне прививаться было нельзя. Я позвонила в приемную губернатора, чтобы посоветоваться, как быть в таких ситуациях онкобольным, и женщина на том конце провода ответила: «Чтооо? Вы с онкологией по кино ходить собрались?»

Я хочу поблагодарить всех врачей, которые мне помогали:

• Ариф Теймурович Кулиев — мой онколог-хирург, который 24/7 был рядом,  благодаря которому мое лечение прошло легко и высокоэффективно.
  Алексей Викторович Плотников — костромской онколог, который с первых минут распознал онкологию и начал обследование.
  Александр Валерьевич Петровский — заведующий хирургии НИИ Блохина, опытнейший хирург, оперировал меня вместе с Арифом Теймуровичем.
  Рамазан Мусаевич Искандеров — еще один из хирургов моей хирургической бригады, которые 4,5 часа устраняли раковые клетки.Мона Александровна Фролова — ведущий научный сотрудник, подобрала и назначила мне химиотерапию.
  Елена Владимировна Глазкова — мой химиотерапевт, с ней я была всю химиотерапию.
  Наталья Вячеславовна Понедельникова — замечательный УЗИст

А так же огромная благодарность всем младшим сотрудникам НИИ Блохина — медсестрам, санитарам, уборщицам — с вами мне было не страшно!